Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
Это к завтраму все заживет».
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»
Анализ стихотворения «Все живое особой метой» Есенина
Позднее творчество Сергея Александровича Есенина отмечено особым лиризмом, возвращением в прошлое, в детские годы, родное село.
Стихотворение написано в феврале 1922 года. Его автору в этот момент 27 лет, он много ездит по стране, собирается жениться на танцовщице А. Дункан и поехать в Европу и Америку, налаживает собственную издательскую деятельность. По жанру – исповедальная лирика, по размеру – анапест с перекрестной рифмовкой, 7 строф. Рифмы и открытые, и закрытые. Лирический герой – сам автор. В произведении он высказывает мысль, что с самого рождения в человеке уже виден его потенциал: особой метой отмечается. Далее идет парадоксальная строка: если бы я не стал поэтом, то был бы мошенник и вор. Мотив разбойничества нередок в стихах С. Есенина этого периода. Здесь чувствуется и беспощадность к себе. Впрочем, он все же добавляет: наверно. Две последующие строфы – развернутое объяснение тезиса. Сама внешность («худощавый и низкорослый»), поведение (драки, разбитый нос), кажется, тоже тому способствовали. Нельзя не заметить легкого любования поэта тем мальчишкой. Уже тогда он привык терпеть боль и не волновать близких, называть раны и ушибы пустяками: я споткнулся о камень. К завтраму заживет. Просторечное слово вместо «завтра» — штрих из прошлого, сельского привольного детства. С 4 строфы герой возвращается в день сегодняшний. «Простыла дней кипятковая вязь»: время промчалось без следа. Теперь вся «удаль забияки и сорванца» вылилась в творчество. Ему не страшен разбитый нос (это подчеркивает и употребление просторечия «в морду»), тяжелы душевные раны, предательство, разочарование, ошибки. «Чужой и хохочущий сброд»: красноречивая аттестация собственного окружения. И возврат (композиция становится практически кольцевой) к той самой фразе, что твердил он «испуганной маме». Ребячливо, с удовольствием поэт отзывается о своих стихах: золотая, словесная груда, беспокойная, дерзкая сила (это метафоры). Чуть хвастлива строка: я отважный и гордый. Образ матери здесь не главный, но воссоздан он с сердечной теплотой. Если обратиться к биографии поэта, то «цедил сквозь кровавый рот» он и бабушке, с которой жил лет с 2-3, и маме. Инверсия: приходил я, брызжет шаг. Тавтологический повтор: часто.
Произведение «Все живое особой метой» — своеобразная автобиография С. Есенина и его взгляд на собственное творчество и судьбу поэта.
1922
Примечания
Многими знакомыми поэта стихотворение воспринималось как биографическое. Один из его ближайших друзей детства, К.П. Воронцов рассказывал: «Он верховодил среди ребятишек и в неучебное время. Без него ни одна драка не обойдется, хотя и ему попадало, но и от него вдвое. Его слова в стихах: „средь мальчишек всегда герой“, „И навстречу испуганной маме я цедил сквозь кровавый рот“, „забияки и сорванца“ - это быль, которую отрицать никто не может» (Восп., 1, 126). П.В. Орешин тоже отмечал автобиографический характер стихотворения и подчеркивал, что оно создано «в пору ясного самосознания и расцвета» (там же, с. 266).
В первых откликах стихотворение рассматривалось, как правило, во взаимосвязи с имажинистскими увлечениями поэта. Но выводы делались критиками весьма различные. Так, А. Ветлугин, считавший, что имажинизм был глубоко органичен есенинскому творчеству, писал: «В революцию, в московском переулке, когда еще полаивали в сумерках пулеметы, встретился Есенин с его сегодняшними соратниками,- Анатолием Мариенгофом и Александром Кусиковым. Созданный их трудами, столько раз воспетый одними, заплеванный другими, имажинизм при осеннем подсчете цыплят оказался благодетелен. Начали дерзостно, прошли через задор, пришли к отваге:
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась...»
(газета «Накануне», 1922, 4 июня, № 57; Лит. прил. № 6). Противоположную точку зрения высказывал В.П.Правдухин: «Будем помнить, что в нарочитом имажинизме, символизме, футуризме мы не найдем спасения и выхода к широким далям искусства, и мы видим, как от них постепенно уходят настоящие художники, например, Есенин, который тремя стихотворениями „Волчья гибель“, „Не жалею, не зову, не плачу“ (№ 2 - „Кр. новь“, 1922), „Все живое особой метой отмечается с ранних пор“ (кн. 3. „Красная новь“, 1922), сразу - звериным прыжком,- послав к черту свои прежние камерные упражнения, которые нужны лишь бездарным Шершеневичам, очутился опять на свободе и вновь обрел себя, словно снова родился» (журнал «Сибирские огни», Новониколаевск, 1922, № 4, сентябрь-октябрь, с. 157). А.В.Бахрах, осудив богоборческие поэмы Есенина как свидетельство будто бы убитой в нем веры, как «известную позу» и «удаль ради удали», отмечает, что «залог к спасению у него есть». «...Спасет его - чувство, что и ему самому подчас „наплевать“ на все это - это помимо него - поэзия наитием, ибо в поэзии он Моцарт. Слишком больно было бы думать, что вдохновение его истощается, что блекнут краски, что ему не вылезти из тупика. Вместе с ним понадеемся, что „Ничего, что споткнулся о камень. Это к завтраму все заживет“» (альм. «Струги», кн. первая, Берлин, 1923, с. 204).
В последующем критики писали прежде всего о высоких поэтических достоинствах стихотворения. Так, А.З.Лежнев, отметив, что Ст 24 - «лучшая из книг» поэта, отнес это стихотворение к числу наиболее значительных из вошедших в нее (ПиР, 1925, № 1, январь-февраль, с. 131). И. Н. Розанов обратил внимание на одну из особенностей лирического героя Есенина: «Он постоянно называет себя „хулиганом“, „разбойником“, „уличным повесой“, „озорником“». Далее он цитирует стихотворение, комментируя его так: «Но все это с надрывом: настоящей удали, веселого беззаботного озорства мы у него никогда не находим. Это не былинный Васька Буслаев. Он только крепится и сам себя подбадривает» (журнал «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 112-115).
В стихотворении «Всё живое особой метой» Есенин находит место и взгляду на свой вчерашний день:
Если не был бы я поэтом,
И дню сегодняшнему:
Только новью мой брызжет шаг.
Та подростковая дерзость осталась с поэтом и до момента смерти, который пришёл к нему в гостинице Англетер через 3 года.
Открытый характер Есенина позволяет одним плевать в душу, другим нагло обворовывать поэта. Сергей особо на это внимания не обращал, но отдавал долг стихами. Тем не менее, поэт ещё не потерял вкус к жизни, надеясь, что всё рассосётся – ему не впервой падать и подниматься. По большому счёту, жизнь Есенина сплошная полоса взлётов и падений.
Сегодня пишутся Есениным эти строки, сегодня в морду не бьют, но плюют в душу. Что же пусть позабавятся, Сергею не привыкать к боли, где-то в ней он даже находит источник для творчества. К 1922 году женщины начали уже разочаровывать, революция тоже, а к деньгам Сергей никогда не испытывал страсти. Остаётся алкоголь, который помог написать много вечных строк, то стал одной из ступенек в могилу.
Одно из личных, откровенных стихотворений, мини-биография поэта и честное отражение его взгляда на жизнь.
Всё живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
Это к завтраму всё заживет».
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму всё заживет!»
Песня на стихи Есенина "Всё живое..."
О стихотворении С. Есенина «Всё живое особой метой» говорилось много разного: и хорошего, и плохого. Но больше хорошего. Например, литературовед А.З. Лежнев отмечал его высокие поэтические достоинства.
Многие, кто знал поэта лично, говорили, что это автобиографические стихи. В главном герое, «худощавом и низкорослом» пареньке легко узнать Сергея Есенина. И это не только исходя из внешнего сходства. Близки они и нравом. Только «гордый, отважный» Есенин-поэт в детстве непременно должен был быть «всегда героем среди мальчишек» и очень часто приходить домой «с разбитым носом», говоря, что это простое падение и на завтра заживёт всё. Читать стих «Всё живое особой метой отмечается с ранних пор» и узнать в нём автора можно на нашем сайте.
Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
Это к завтраму все заживет”.
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
“Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!”
